Депортация — это не только акт высылки за границу человека, который нарушил закон. В прошлом депортации часто были массовыми: так правительство пыталось контролировать разные сообщества, перемещая людей в пределах своего государства или за его пределы. В этом тексте мы разберемся, почему депортации казались советским властям эффективным инструментом, и почему сейчас эти насильственные перемещения считают репрессиями.
Депортации, или насильственные миграции, — одна из форм репрессий, которую руководители Советского Союза применяли против различных социальных или этнических групп с конца 1920-х годов по середину 1950-х. За это время миллионы человек принудительно вывезли из родных мест и разместили на отдаленных, малоосвоенных землях, где не хватало рабочей силы.
Решение о насильственном переселении принимали партийные руководители, деятели Объединенного государственного политического управления (ОГПУ), НКВД и КГБ. Это происходило вне правового поля, без судебных решений. Это отличало политзаключенных и сосланных в лагеря ГУЛАГа от депортированных: дела против инакомыслящих и врагов народа проходили через следственные действия и суд хотя бы на бумаге.
Часто депортация комбинировалась с другими видами репрессий. Людей лишали не только имущества и права на свободное перемещение, но и, например, запрещали учиться или вступать в брак, разлучали с семьей.
Первые депортации начались еще во время Гражданской войны: в 1920-х годах казаков выселили из Притеречья. Позже началась массовая депортация кулаков, а затем бывших людей — членов семей расстрелянных террористов и контрреволюционеров, аристократов и дворян, имперских военных, полицейских, чиновников и священнослужителей.
С 1928 по 1931 год советские власти провели три операции «по депортации социально-опасного элемента». Репрессиям подверглись корейцы, бежавшие на Дальний Восток от японской аннексии, поляки и финны, жившие у новых границ СССР. Гонения на эти народы продолжились и в период активной советизации в 1930-х годах, но именно эти три операции историки Николай Поболь и Павел Полян называют началом этнических депортаций в СССР.
Пик насильственной миграции пришелся на Великую Отечественную войну. С 1941 по 1945 год власти депортировали по этническому признаку больше двух миллионов человек.
«Депортации являлись своеобразной формой учета и обезвреживания государством его групповых политических противников. И не столь уж важно, подлинных или мнимых, — важно, что государство решило их нейтрализовать».
Николай Поболь, Павел Полян. «Сталинские депортации 1928–1953»
Исследователи выделяют два вида этнических депортаций: мотивированные внешнеполитическими событиями и внутриполитическими.
В первом случае партия видела угрозу в иностранцах и новых гражданах, с чьими историческими родинами СССР граничил, враждовал или находился в состоянии войны. Депортации поляков, немцев, финнов, румынов скорее играли превентивно-профилактическую роль. «Из поляка никогда коммуниста не сделаешь, во всяком случае в этом поколении. Они все нам враги, сколько бы их ни было!» — такие слова безымянного сотрудника НКВД из Актюбинска приводят Поболь и Полян в своей монографии.
Внутриполитические депортации касались групп, у которых не было титульного государства или сильной диаспоры за границей. Под сомнение ставилась как экономическая, так и политическая лояльность целых народов, живших на территории СССР. Под эту категорию преследования попали калмыки, крымские татары и «наказанные» народы Северного Кавказа (чеченцы, ингуши, балкарцы, карачаевцы), которых советские власти обвиняли в нелояльности режиму и сотрудничестве с нацистами.
В указе Президиума Верховного Совета СССР «О ликвидации Чечено-Ингушской АССР и об административном устройстве ее территории», который вышел 7 марта 1944 года, причины депортации описывались так: «Многие чеченцы и ингуши изменили Родине, переходили на сторону фашистских оккупантов, вступали в отряды диверсантов и разведчиков <…> создавали по указке немцев вооруженные банды для борьбы против советской власти <…> на протяжении ряда лет участвовали в вооруженных выступлениях против советской власти». В других документах отмечалось, что чеченцы и ингуши продолжали владеть личными угодьями и возделывали их вместо работы в колхозах.
За организацию процесса депортации отвечали ОГПУ и отдел спецпоселений НКВД. Органы разрабатывали детальные инструкции, которые регламентировали каждый шаг операции — от легенды, объясняющей местным жителям присутствие военного контингента, до времени на сборы. Среди легенд были, например, защита от военных действий, тактические учения, борьба с бандитизмом в горах, празднование 26-летия Советской армии. О них население, как правило, предупреждали заранее. Подготовка операции занимала недели, и в это время военные даже помогали местным жителям и устраивали киносеансы или концерты для семей, которых через несколько дней насильно сажали в вагоны и отправляли на другой конец страны.
Как следует из военных рапортов, некоторые местные все же догадывались, что происходит. Так, в справке о политико-моральном состоянии войск, расквартированных в Чечено-Ингушской АССР, от 4 февраля 1944 года говорилось: «Чеченцы заявляли, что, если будут выселять в Сибирь, не поедут. Пусть отправляют их в Турцию».
Чаще всего выселение начиналось ночью или ранним утром. Мужчин отделяли от женщин, детей и пожилых людей. Если в первых депортационных операциях финнам, полякам, немцам и корейцам давали на сборы сутки, а в некоторых случаях и несколько дней, то в северокавказских и крымских операциях это время сократилось до одного-двух часов. Людям разрешали брать с собой минимум одежды и продуктов. Некоторых забирали посреди ночи, в пижаме, без обуви и верхней одежды. Недвижимость, скот и оставшееся имущество, как правило, конфисковывали в пользу государства.
«В семь часов утра 23 февраля начали выводить все мужское население на митинг, посвященный Дню Красной армии. <…> Всех мужчин с митинга под прицелом, в кольце воинских частей, отвели на железнодорожный разъезд консервного завода, что находится в трех километрах от с. Базоркино, не дав возможность главам семей обратно зайти к своим семьям. Накануне ночью выпал как никогда глубокий снег. Ударили морозы», — вспоминал заместитель председателя чечено-ингушского Совнаркома по промышленности Абдул-Гамид Тангиев.
Депортированных вывозили в Казахстан, Центральную Азию, Западную Сибирь, Коми, Пермский край и за Урал. В эшелоны теплушек — деревянных или металлических вагонов без окон — загружали по 50–70 человек. Путь до места выселки занимал недели. Все это время люди почти ничего не ели. В некоторых случаях депортированным выдавали минимальные пайки, состоявшие из хлеба и воды. Нужду справляли в отверстие в полу или в ведро. Антисанитарные условия, голод, холод и отсутствие медицинской помощи вызывали вспышки заболеваний, люди умирали прямо в вагонах. Бóльшая часть погибших — дети и пожилые люди. Трупы выкидывали из вагона или хоронили в братских могилах на остановках. По оценке историка Николая Бугая, в дороге умерло 80–100 тысяч спецпереселенцев.
По прибытии ситуация только ухудшалась. Депортированные семьи не были готовы ни к сибирским холодам, ни к степным пустошам, ни к тяжелому физическому труду. Их положение было немногим лучше заключенных ГУЛАГа, которыми занималась та же связка ОГПУ — НКВД. Местные исполкомы не обеспечивали прибывших продуктами, лекарствами, жильем и необходимой одеждой, а иногда просто забывали о переселенцах. Поболь и Полян писали, что четыре тысячи корейцев, прибывших 31 декабря 1937 года в казахстанский Костанай, около недели провели на вокзале «без малейших признаков внимания к себе со стороны местных властей». Крымских татар, сосланных в Узбекистан, поселили по 50–100 человек в землянки, в которых до этого жили депортированные немцы. По воспоминаниям польских спецпоселенцев в Коми, они выживали, выменивая у местных свои вещи на картошку.
Все депортированные были обязаны работать. Их отправляли в колхозы, на лесозаготовки, строительство промышленных объектов и железных дорог, добычу полезных ископаемых, заводы, фабрики, в шахты. Их труд также использовали для освоения малозаселенных и труднодоступных территорий в Казахстане и Сибири.
Тот, кто не мог работать, следовательно не мог прокормить семью. «От голода дошел до того, что собирал пищевые отходы, пытался, стоя босиком в ледяной воде, поймать примитивной удочкой какую-нибудь рыбешку, варил суп из ворон», — рассказывал депортированный поляк Тадеуш Витос о своем соседе Станиславе Длугоше, который постоянно мерз из-за недостатка одежды и не мог работать на лесоповале.
Не только поляки, сосланные в Коми, не могли прокормить себя — все депортированные народы сталкивались с одними и теми же проблемами в разных частях СССР. В феврале 1944 года калмыцкий общественный деятель Дорджи Пюрвеев пытался сообщить Сталину о бедственном положении калмыков и нехватке продовольствия: «Та часть населения, которая размещена на заводах и предприятиях, как уже сказано, не успела освоить условий новой производственной жизни, — отсюда несостоятельность их обеспечить нормальным снабжением питания».
Письма Сталину и другим партийным деятелям были самой распространенной формой протеста. Более радикальное несогласие с местными властями грозило спецпереселенцам лагерями или тюрьмой. За нарушение правил режима также следовали штрафы и наказания.
По данным общества «Мемориал», всего депортациям подверглись 5 854 200 человек и 28 народов (как частично, так и тотально), среди которых были калмыки, ингуши, чеченцы, карачаевцы, балкарцы, крымские татары, немцы, финны, поляки, корейцы, греки, курды, армяне, хемшины и другие. Основную массу депортируемых составляли дети, женщины и старики — в общей численности высланных в Центральную Азию около 78 % приходилось на детей и женщин.
После смерти Сталина в марте 1953 года и последующего ареста Берии положение спецпереселенцев начало постепенно улучшаться. Тем, кто занимался общественно полезным трудом, разрешили жить в пределах региона и свободно передвигаться по служебным делам. Обязательная регистрация в органах МВД стала ежегодной, а не ежемесячной, дети до 10 лет освобождались от административного надзора.
В 1957 году началась масштабная кампания по реабилитации депортированных народов, инициированная Хрущёвым. Национальные автономии были восстановлены. На практике процесс реабилитации сопровождался многочисленными трудностями. Вернувшиеся сталкивались с отчуждением местного населения, проблемами с восстановлением прав на жилье и имущество. Реабилитация коснулась не всех депортированных народов: крымские татары и поволжские немцы до самого распада СССР не могли вернуться в свои дома.
Несмотря на официальные постановления и возврат части гражданских прав, многие еще долгое время продолжали страдать от социальных, экономических и культурных последствий репрессий.
Роберт Конквест, британский историк и исследователь советской системы, в своих работах рассматривает этнические депортации в СССР как продолжение колониальной политики Российской империи. Он отмечает, что насильственная миграция была частью более широкой стратегии внутренней колонизации, направленной на усиление контроля над территорией Советского Союза. Руководство страны стремилось ослабить и подорвать этнические идентичности, видя в них потенциальную угрозу для центральной власти в стратегически важных регионах.
Литература по теме
Поболь Н. Л., Полян П. М. Сталинские депортации. 1928–1953.
Некрич А.М. Наказанные народы
Сост. и отв. ред. Яхъяев Л.; редкол.: Рашидов Ш. /Эльмурзаев Г., Хаджиев Р. и др. Белая книга: из истории выселения чеченцев и ингушей. 1944–1957 гг. Воспоминания, архивные материалы, фотодокументы
Мартиролог «Покаяние». Т. 5
